Следующим моим посещением – наше подворье, где от бывших строений остались небольшие бугорки. Это все что сохранилось от того, что было дорого сердцу, где впервые я увидел белый свет и где сделал первый шаг на грешной земле.

Потом как всегда иду к бывшему дому священника (ныне свободному). В этом доме, общаясь с его семьей я познал жизнь отличительную от жизни родного дома, что явилось толчком к поступлению в Борскую семилетнюю школу (это на селе было редкостью ухода на учебу после окончания своей сельской земской школы). Однако материальное положение лишило меня возможности продолжать учебу. Единственным выходом из оказавшегося затруднения явилась поездка в Ср.Азию, где у меня никого не было. Я ехал "никуда", но где прошел "Народный университет" и познал: добро, зло, горе и радости.

В коридоре этого дома последняя встреча с дочерью священника Юлией (добрая подружка отрочества в юности) у нас состоялась летом 1926 года. Я приехал в отпуск из Ср.Азии, а она из Усманки пришла к дочери священника Добронравова, прослышав о моем приезде. Мы провели вместе полную ночь. Нам было о чем вспоминать. Смерть ее в 1928 году прервала нашу искреннюю дружбу. Какое-то странное роковое явление произошло с Юлией. Окончив среднюю школу и сдав вступительный экзамен в Уфимский ВУЗ, она из Усманки вновь пришла в Баженовку, чтобы последний раз навестить те места, где жила и где испытала глубокое чувство дружбы. Возвращаясь в Усманку, по пути зашла в пруд, что находился в "Крутеньком" и напилась воды, от которой возник брюшной тиф, а потом и смерть. Рок судьбы "Баженовка" оказался к ней жестоким.

Когда потом я приезжал в отпуск на родину, то вечером последнего дня перед отъездом всегда шел к этому дому попрощаться и долго сидел на ступеньках коридора. Дважды случилось, что со мной в такие вечера сидели друзья юности. Одна из них Люба (дочь Семена Николаевича Рязанова).

Люба умерла в 1931 году в Бузулуке по случаю заражения крови при удаление зуба.

Второй была милая крошка, совсем еще юная симпатичная девушка. Мы дружески беседовали с ней. Ее наружность невольно притягивала к себе, и я как-то самопроизвольно поцеловал ее в губы. Ответного движения на мой поцелуй я не почувствовал. Ее этот мой поступок несомненно обидел и вскоре я заметил тихий ее плач. Мне было ее жаль и немножко стыдно.

Теперь дом стал другим, его перестроили под школу с уменьшением размера и частичного передвижения. Не стало возле дома служб и бани. Есть лишь одиноко стоящий общественный туалет с оторванными дверьми и загаженный.

Когда я вышел из автобуса, взору моему предстал тихий поселок. Мне вспомнилось далекое былое нашего села. В это время на гумнах было людно, слышались голоса и звуки кнута погонщиков лошадей в кругу тока обмолачиваемого хлеба катком или гул молотилки. От веяния зерна над гумном поднималась пыль мякины. Я мысленно представил массив гумен, особенно он был плотен начиная от Василия Сергеевича Баженова и кончая гумна Андрея Кондратьевича Черникова. Остальные дворы этого порядка, гумна были реже. Они были по 2-3 вместе или в одиночку. Что касается западного порядка дворов то гумны были еще реже и значительно беднее, не считая гумен Рязановых, Рубцовых и др... Однако, благодаря компактности села, шум молотьбы был слышан в любом уголке села и знали все, где что происходит.

Вспомнил, какие были обжитые гумна. Если не было риги, то был сарай (половень) или все гумно заставленное стогами сена, соломы и др. предметами хозяйства.

Некоторые гумна дворов западного порядка были за долом Безымянки, что создавалось затруднение с доставкой корма во время весенней распутицы – целый месяц нельзя было попасть на гумна. Такое же положение было и некоторых дворов восточного порядка, позади которых протекали вешние воды Солонечки. Наше гумно и гумна до Смагина Ефима Ивановича до постройки церкви и дома священника были назадах, что создавало удобства ими пользования.

Крестьянин собирал плоды своих трудов. Он планировал реализацию и приобретение необходимого в хозяйстве. Хороший урожай веселил сердце крестьянина. Все, что находилось на гумне, являлось для него своим маленьким государством. Хотя мне мало пришлось жить в личном хозяйстве отца, но во мне и тогда возник уже характер собственника. Все выросшее в поле тревожило в части сохранения его и это была борьба за существование.