— Хворов Григорий Васильевич. Этот человек, как и его жена, бабка Поля, были уже старыми людьми. Из жизни они ушли тихо, спокойно, не причинив ни кому зла. Жили они вдвоем, материально сводили концы с концами, не требуя от судьбы особых благ жизни.

Усадьба их была обнесена забором. Они как бы отгородились от остального мира. Дед Григорий курил трубку, которую выставлял на улицу на дощатый забор оставаясь сам во дворе. Даже и в этом случае он оставался верен себе, – быть только в своем «мирке», взирая на окружающее как на чужое пространство. Теперь на этой усадьбе живет Черников Елизар Сергеевич. Не стало «Феодальной загороди».

— Колодин Петр Евдокимович. Выше я частично касался этого человека. К характеристике можно добавить лишь то, что своих детей у него не было. Был усыновлен еще маленький Василий Маслов, которого воспитали как родного сына и он был их единственный наследник и назывался Василием Петровичем Колодиным, однако бывшая фамилия Маслов осталась до конца дней его жизни как прозвище, – «Масляк». Василию Петровичу в первую мировую войну пришлось быть во Франции и как отчим его, получивший в гвардии понятие о жизни по-другому, чем его односельчане, так и Василий, повидавший обычаи других стран, свой быт строил отличительно от своих соседей. С подрастанием детей, стремился дать им образование, и в связи с этим покинул село, – переехал жить в Борское. Умер Василий Петрович в 1968 году, оставив потомство вполне самостоятельными по возрасту. Всю жизнь Василий Петрович искал своих братьев и сестер, которых, как говорили знающие, было четверо (остались после смерти родителей, кажется из села Тарпановки). Но судьбой наверное так было предрешено, этой встречи не произошло, что болезненно сказывалось на психологии Василия Петровича.

— Колодин Петр Иванович (может быть - Павлович? - прим. РПА). Частично я уже характеризовал его при воспоминаниях о проводимых зимних вечерах на селе, в нашем доме. Можно дополнить многими положительными чертами о нем, но скажу лишь кратко: он был большой труженик, добрый по характеру. Любил рассказывать о былом и если порою приукрашивал рассказ за счёт своей выдумки, то ему как-то это прощалось как простому душевному человеку. Ближе к смерти больше уделял время вероисповеданию, читал священные книги и в этом находил единственное утешение в своей жизни. До коллективизации хозяйство состояло значительное, но все работы выполнялись своими силами, что явилось основанием состоять в колхозе. Кроме того, само поведение в обществе этой семьи, не вызывало к ней злобу или какую-либо месть со стороны имущих тогда власть на селе.

Он был крестный и это какое то давало мне право бывать у них в семье. Дружба, которая возникла с его сыновьями: Александром, Иваном, Кузьмою, осталось до сего времени родственной. Мне хочется особо сказать несколько слов о Саше, который в 1931 году умер в Средней Азии от тифа. На почве большого употребления дынь, арбузов и питья не совсем хорошей воды, заболел брюшным тифом. Эта смерть для меня дорогого друга, до сего времени лежит на мне тяжелым камнем потому, что он приехал туда ко мне по моему согласию после того, как его вновь исключили из института по ложному донесению кем-то из семьи его бывшей жены, как о сыне «Кулака».

Странной была его женитьба на Анне Черниковой. Здесь не было любви. Здесь было вернее подчинение воле родителей, как и многих того времени молодых парней и девушек. Сватовство продолжалось длительное время. Расстраивалось несколько раз. И все-таки оно состоялось для того, чтобы через несколько коротких лет стать роковым, в его жизни и её. Мне казалось, что Саша до того как жениться, был волевым парнем, а тут оказался как бы слабохарактерным, зная заранее, что совместная их жизнь образуется, не позову сердца.

Большая семья Петра Павловича(?) распалась так же, как и многие другие семьи. Сиротски выглядит дом, стареющий с его небольшой службой вместо тогдашних больших сараев, риги, амбаров и мазанок. Пыль, гонимая ветром к стенам дома, сделала его ниже над землей, подобно стареющему человеку.

— Колодин Николай Алексеевич. В памяти об этой семье сохранилось сейчас в селе очень мало. Глава семьи с женой умерли в тяжелые годы голодовки и тифа. Старший сын Алексей, жена его Ксения и четверо детей, по внешнему виду здоровые, кучно вымерли полностью в двадцатые годы. В живых остались: Ольга, Андрей, ныне живущие в Борском, и Анна, выданная замуж в Покровку.

Семья жила скромно, материально больше «постилась», чем садилась за праздничный стол. У них я узнал вкус ржаной муки. Лапти, как и в других многих семьях, были основной обувью.